Хишартская камарилья

Исидор и Исабелла.

Первое место на конкурсе ПиН 2012 года.

— Лано Исидор, это молочник. Простийте, на комоде деньги кончились…

— Ничего страшного, ланчи Исабелла. Возьмите мой кошелек, только не забудьте положить обратно в карман плаща.

Никакого риска в этом не было: лано Исидор уже успел убедиться, что по части честности Исабелла-козочка ничуть не уступала тетушке Урсуле. Звонкий голосок Исабеллы и бас молочника донеслись от входа, и через несколько минут юная хозяйка вернулась из кухни с кофейником свежего кофе и молочным кувшинчиком, уже, очевидно, со свежим молоком. Некоторое время лано Исидор был оставлен наедине с газетой и утренним кофе, но вот его почтительно отвлекли снова:

— Лано Исидор, а можно я картийну почищу? А то ее мухи совсем засидейли?

Лано Исидор усмехнулся про себя, отрываясь на минуту от утренней газеты. Сделал он это без особого труда: новостей было немало, но ни одна из них – ни зашедшие в тупик парламентские дебаты о самоуправлении Ирландии, ни победа японского флота над русским в каком-то проливе с шипящим названием, ни даже последние нововведения республиканского правительства здесь, в Чалько,- ни не касалась напрямую Департамента, а потому не стоила особого внимания.

Ситуация была очевидной: Исабелла изо всех сил пыталась доказать свою полезность в доме, найдя хоть что-то, что могла сделать она и не могла сделать тетушка Урсула. Это было мудрено: тетушка Урсула вела холостяцкое хозяйство лано Исидора последние двадцать лет, знала дом от чердака до подвала и отличалась тем редким сочетанием трудолюбия, здравого смысла, смекалки, безукоризненной пунктуальности (два сапога пара, говорили про них с лано Исидором соседи) и столь же безукоризненной честности, которое создает идеальную экономку. Лано Исидор любил этот аристократический термин, хотя наличие экономки предполагает обычно наличие и других слуг, а тетушка Урсула вела хозяйство единолично (большего лано Исидор, несмотря на долгую и безукоризненную службу, или, точнее, служение Департаменту, позволить себе не мог). Лано Исидор доверял тетушке Урсуле больше чем себе, и она оставалась в доме безраздельной хозяйкой. Так продолжалось до тех пор, пока тяжелая болезнь одной из сестер не потребовала ее присутствия на родине, в рудных краях Эджеза, куда тетушка Урсула и отбыла со слезами на глазах, пристроив на свое место младшую племянницу, эту вот Исабеллу. То есть сама девушка, разумеется, называла себя «Исабейла» — удивительное дело: провинциальные местные акценты, от которых мужчины кажутся неотесанной деревенщиной, симпатичных девушек делают только обаятельнее. Предполагалось, что Исабелла послужит годик или около того, накопит деньжат и опыта столичной жизни и поступит на курсы машинисток, — а тем временем тетушка Урсула сможет вернуться к своим обязанностям, если здоровье позволит, а не позволит – там видно будет.

Конкурировать с тетушкой племяннице было ох, как непросто, но тут она нашла редкую возможность — потолки в доме были высокие, картина – вернее, репродукция — висела высоковато, а тетушка Урсула и в молодости не отличалась особой грациозной легкостью. Нельзя сказать, чтобы лано Исидор так уж любил эту картину, но это была семейная реликвия, а мухи и правда добились того, что разглядеть, что изображала картина, было непросто. Не исключено: что это было и к лучшему: неведомый хишартский подражатель Иеонима Босха изобразил на картине мчащихся прямо на зрителя Всадников Апокалипсиса, и изобразил довольно убедительно, так что по крайней мере правого, того, что на вороном коне, лано Исидор в детстве боялся до дрожи – возможно, некую роль в этом сыграло подозрительное сходство инфернального всадника с директором родной гимназии.

Лано Исидор коротко кивнул, и Исабелла приступила к делу. Притащив стремянку, она взобралась на нее с грацией, вполне оправдывавшей даннное ей (сразу же по появлении в Чалько) всей улицей прозвище «козочка», столь же грациозно вытянулась на носочках, стоя на верхней ступеньке и почти дотянулась до картины… в этот момент старые часы за ее спиной пробили полвосьмого, Исабела чуть вздрогнула, и картина с грохотом рванулась вниз.. Исабелла почти поймала ее или по крайней мере задержала падение, так что ушерб оказался меньше, чем можно было ожидать – рама не сломалась и сама репродукция, похоже, не пострадала, но засиженное мухами стекло, конечно, разбилось, усыпав пол осколками. Что ж, по крайней мере вопрос о его чистке отпал сам собой.

— Ничего страшного, ланчи Исабелла, — успокоил лано Исидор незадачливую домашнюю богиню, — я вижу, что Вы старались. Соберите осколки, картину можете отнести к стекольщику попозже, а в следующий раз будьте аккуратнее. Другой хозяин вычел бы у вас из жалования, и, вполне возможно, был бы прав.

— Спасийбо, лано Исидор, — тихо-тихо ответила та, осторожно убирая руки, которыми секунду назад закрывала лицо, — только все равно плохо… Плохая примейта.

— Глупости, ланчи Исабелла, — наставительно сказал лано Исидор, поправляя галстук, — стыдитесь, истинный католик не может быть суеверен. Суеверие – враг веры. Соберите осколки, а мне пора на службу.

***

Неизвестно, имел ли лано Исидор в данном случае моральное право наставлять свою собеседницу в том, что можно, а что нельзя делать и думать доброму католику. Сам он, разумеется, исправно посещал мессу по воскресеньям и регулярно исповедовался, но все-таки в глубине его души, в самых сокровенных уголках совести, о существовании которых лано Исидор не признался бы даже себе, не говоря о других, место Святой Троицы давно и прочно занял Департамент, а служба, как уже упоминалось, с годами незаметно превратилась в Служение.

А к Служению, разумеется, следует приступать без суеты.

Лано Исидор унаследовал домик в Пригороде от родителей и привык к нему, тем более, что тенистый, нешумный Пригород по мере неуклонного шествия промышленной революции постепенно превращался из места обитания мелкой сошки во вполне респектабельный район, за привилегию жить в котором приходилось однако же платить достаточно длинной дорогой от дома до службы. Лано Исидор не возражал против этого – другого моциона в его сидячей жизни, считай, и не было. Он шел по еще не жаркой улице, рассеянно, но не без приятности глядя на зелень садов, раскланиваясь с шапочными знакомыми (шапочных знакомых у лано Исидора было много, только вот более близкой дружбы ни с кем не получалось, да он к ней и не стремился) и думая о том, как завершит докладную записку, которую Его Превосходительство ожидает послезавтра. Записка, разумеется, была уже сегодня практически готова, осталось разрешить всего пару щекотливых моментов…. но лано Исидор, кажется, начинал понимать, как он это сделает.

— Галаника, — донесся из-за ближайшего забора голос лано Иосифа Кастро, краснодеревщика, текрурского еврея родом, появившегося в Чалько лет десять назад, — Галаника, говорил я тебе, часы в гостиной таки отстают на две минуты. На них только семь сорок четыре, а лано Исидор уже идет на службу… Ишмаэлино, переведи часы….
— Si, avino, — ответил (без особого энтузиазма) мальчишеский голос, но хозяйке дома эта идея почему-то не понравилась, и лано Исидор, удаляясь, некоторое время слышал за спиной оживленный спор на немыслимом сочетании хишартского, текрурского и ладино.

Остановка конного трамвая означала конец первой половины пути. Вторая половина, более протяженная, преодолевалась не своими ногами, а в вагончике конки, и потому по времени получалась более короткой. Департамент, разумеется, находился в самом центре Чалько, впрочем, для лано Исидора логика была обратной – центр Чалько был центром постольку, поскольку там размещался Департамент. За последние несколько месяцев лано Исидор имел удовольствие наблюдать из окна вагончика противостоящие друг другу демонстрации республиканцев и монархистов, временами даже мелькание полицейских дубинок, однако же не принимал увиденное близко к сердцу – на работе Департамента оно не сказывалось, только надпись под портретом Принца Габриэля, висевшим в кабинете Его Превосходительства, сменилась с «Его Высочества» на «Господина Президента». А все, что не касалось непосредственно Департамента, не слишком касалось и лано Исидора.

Увы, такой пунктуальностью, как у лано Исидора, кучера конки (не говоря об их подопечных) не отличались, минут на десять-пятнадцать она опоздать могла, но даже это оставляло лано Исидору верные пятнадцать-двадцать минут в запасе до официального начала службы.

Сегодня, впрочем, конка пришла вовремя. Лано Исидор приподнял шляпу, приветствуя появившийся из-за поворота вагончик, и привычным жестом опустил руку в карман плаща – полтора тайла за один билет, в первом классе, туда и обратно удобнее было приготовить заранее.

В первую секунду лано Исидор осознал лишь, что произошло нечто необычное и неприятное, и только во вторую секунду это необычное и неприятное оформилось в более точные понятия. Кошелька не было. Карманников в Пригороде не водилось – скорее их можно было опасаться в центре – а значит, происшедшему было только одно объяснение. Отвлеченная происшествием с картиной, Исабелла-Козочка забыла, заплатив молочнику, вернуть кошелек в карман плаща. А сам лано Исидор привык к тетушке Урсуле, на которую можно было полагаться, как на самого себя, и не проверил – ведь один раз он напомнил девушке о кошельке, а с тетушкой Урсулой это было бы более, чем достаточно. Разумеется, респектабельного господина и постоянного клиента почти любой кондуктор конки довез бы до города в долг, но это означало бы потерю лица, неудобство, выход за пределы нормы, а кондуктор, как назло, попался незнакомый… и пока лано Исидор соображал, что делать, кондуктор пожал плечами, и конка уехала.
На следующей, даже если не думать о плате, лано Исидор опаздывал на службу – впервые за Бог знает сколько лет, — а уж если возвращаться домой, а от дома опять сюда….

***

— Опоздал, — донесся из-за его спины голос запыхавшегося лано Иосифа Кастро, — ну да ладно, мне не к спеху, поеду на следующей. А Вы-то что, лано Исидор, вам ведь на службу?

Деваться было некуда, и лано Исидор в двух словах описал ситуацию.

— Ах она, разбойница, — всплеснул руками лано Иосиф, — что ж, лано Исидор, вот Вам десять тайлов, нет-нет, берите, никаких разговоров, только верните до пятницы, и бежите скорее к кинематографу, тут какие-то три квартала, там всегда стоят извозчики. Вы уж извините, я за вами не поспею, подожду тут, а вы не забудьте потом вычесть у этой разбойницы из жалованья.

Лано Исидор подавил желание объяснить, что «разбойница» не самое точное в данном контексте выражение, а «бежите» не самая верная форма глагола, сбивчиво поблагодарил и поспешил в указанном ему направлении.

Увы, опыта такой спешки у него не было – обычно лано Исидор ходил по улицам неторопливо и с достоинством. К тому же улицы были не самые знакомые, насчет трех кварталов лано Иосиф явно поскромничал, а извозчики, что самое важное, умеют не только стоять у кинематографа, ожидая, когда лано Исидор наймет их, но и гонять по улицам — и гонять быстро.

— Да куда ж ты прешь-то не глядя! Тпру! – услышал лано Исидор позади себя, одновременно с ржанием и топотом, и в следующее мгновение его сильно толкнуло в плечо. Падая и кружась в воздухе, лано Исидор успел увидеть оскаленную вороную морду, явственно напомнившую ему Коня Апокалипсиса, так пугавшего его в детстве и так бесцеремонно лишенного своей стеклянной защиты (или, может быть, это окружающий мир лишился защиты от него?) сегодня утром.

Лано Исидор, как и картина, относительно легко отделался – небольшой ушиб, порванные и запачканные брюки, смятые плащ и пиджак и пресловутый легкий испуг, точнее, подобие легкого шока. С последним извозчик, оказавшийся добрым малым, справился легко, заставив лано Исидора сделать пару добрых глотков гроки из волшебно появившейся из-под сиденья фляжки и посидеть на скамейке, как показалось лано Исидору, минуту-другую. После чего извозчик настоял на том, чтобы бесплатно довезти уважаемого лано, куда требуется… а лано Исидор, еще не вполне прийдя в себя, назвал, разумеется, не домашний адрес, а адрес Департамента.

***

Переступая с обычным благоговением хорошо знакомый порог, лано Исидор сразу понял, что череда неприятностей, начатая забытым кошельком (суеверный человек сказал бы «выпущенных на свободу разбитым стеклом», но лано Исидор не был суеверен) далека от завершения. Начать с того, что с одного взгляда на большие настенные часы над лестницей (его собственные, карманные, похоже, остановились при падении на мостовую), лано Исидор без труда убедился, что опоздал на двадцать минут. То ли он долго поспешал по улицам, то ли просидел на скамейке не три минуты, а куда дольше, то ли извозчик вез не вполне оправившегося пассажира особенно осторожно,а потому медленно…

Но и это было только начало. Швейцар Григо (для лано Исидора – лано Григо: швейцар вообще-то перебился бы и без обращения, обычно предназначавшегося людям с определенным положением в обществе, но лано Исидор был вежлив со всеми), принимая у лано Исидора тросточку и плащ, громко шепнул: «беда, лано Исидор. Его Превосходительство-то сняли… а новый начальник-то крут, лано Исидор, ох как крут… Вам бы ему на глаза-то… »

Лано Исидор решил, что он ослышался. Если Департамент занимал в его внутренней, сокровенной теологической доктрине роль Святой Троицы, то страшно подумать, кому должен был соответствовать Его Превосходительство… а уж силы, способной Его Превосходительство вот так взять и снять, а на его место назначить другого, в представлении лано Исидора не было и быть не могло… до этой минуты.

Голос нового начальника лано Исидор услышал еще на верхней площадке лестницы, у дверей Канцелярии. Это был почти монолог, который велся на высоких тонах и только изредка перебивался робкими репликами лано Ла Семпре, заместителя Его Превосходительства, которых лано Исидор толком не расслышал… зато расслышал ключевые слова в речи нового начальника: «заповедник непуганых монархистов», «затхлый дух старого времени», «видите в должности синекуру, а на общественную пользу плевать», и дальше в таком же духе.

И вот тут лано Исидора угораздило открыть дверь. Новый начальник, лет на десять младше Его Превосходительства, зато на голову выше и на ту же голову самоувереннее, уставился на него с видом не предвещающим ничего хорошего:

— А это что за явление? Извольте представиться.

— Лано Исидор слегка пересыхающим языком назвал свое имя и ранг.

— Почему опаздываете на работу? Почему в таком виде? Вы в свой пиджак высморкаться забыли, любезный лано!

Лано Исидор открыл было рот, чтобы объяснить, но новый начальник перебил его после первых звуков:

— Да от вас еще и грокой за версту несет, милейший! С утра-то пораньше.. Нет, всему есть пределы, ланос и ланчи («ланчи», то есть машинистки канцелярии, слушали его прижавшись к стенке, а их начальница, лана Катарина, раскрыла было рот, чтобы вступиться, но беспомощно закрыла его, с ужасом и состраданием глядя на лано Исидора. Молодые чиновники любили вполголоса рассказывать новичкам, что лано Исидор единственный из ныне служащих еще помнит дни, когда в Департаменте вовсю скрипели перья. Это и в самом деле было так, хотя первые ремингтоны появились в Канцелярии вскоре после лано Исидора. Может быть поэтому он и поныне нередко предпочитал собственный твердый каллиграфический почерк пишущей машинке, что почему-то вызывало немалое уважение ланы Катарины и ее сотрудниц…. но возражать новому начальнику в его нынешнем состоянии вряд ли решился бы и чиновник более высокого ранга, чем лана .Катарина.

— Всему есть пределы…, — повторил тот, щурясь… Пора навести в этой кунсткамере порядок… проветрить, освежить атмосферу… Вы уволены, любезный лано, — адресовался он непосредственно к лано Исидору, — немедленно. А всех остальных…. – он оглядел собравшихся, — прошу считать это недвусмысленным предупреждением. Я тут наведу порядок, ланос и ланчи. Лано Ла Семпре, подготовьте приказ. А Вы, — вновь обращаясь к лано Исидору, — свободны. За приказом, если хотите, зайдите в конце дня.

Новый начальник резко повернулся на каблуках и скрылся в своем кабинете, еще вчера бывшем кабинетом Его Превосходительства.

Лано Исидор успел на секунду увидеть в проеме открывшейся двери висевший над столом портрет, причем ему явственно показалось, что за спиной парадно-недвижного Принца Габриэля, то есть Президента Республики, по черному фону картины неспешно проскакали Всадники Апокалипсиса, а один из них, тот, что на черном коне, обернулся и погрозил лано Исидору мечом.

Дверь закрылась.

Это действительно был Апокалипсис. Ничто, что могло бы случиться теперь, уже не сделало бы ситуацию хуже…

Священники разрушенного римлянами Второго Иерусалимского Храма, язычники-славяне, бежавшие по берегу Днепра с криками «выдыбай, Боже» вслед за не желающей «выдыбать» статуей Перуна, рыцари-крестоносцы, покидавшие сданный мусульманам Град Божий, мавры Гранады, безвмолвно наблюдавшие за тем, как испанский крест поднимается вместо священного полумесяца над Альгамброй, фанатики вроде фра Джироламо Савонаролы, сожженные служителями той самой веры, которой они отдали каждый вздох — все они, каждый по-своему, поняли бы Лано Исидора.

Его мир, его сокровенная вера, смысл его существования, были обрушены, разгромлены, осквернены в одно мгновение.

Несколько человек окружили лано Исидора, что-то сочувственно объясняя, о чем-то спрашивая… но лано Исидор не понял объяснений и не услышал вопроса, а оставаться в родных еще вчера стенах, внезапно ставших чужими и враждебными, было невозможно.

Лано Исидор сам не заметил, как оказался на улице, в плаше и шляпе, но почему-то без тросточки, и побрел в первом попавшемся направлении, — которое вывело его вдоль пары знакомых улиц на набережную канала.

***

Самым странным оказалось то, что город жил вполне обычной, по крайней мере на первый взгляд, жизнью, не зная о свершившейся катастрофе или не замечая ее. Лано Исидор сам не помнил, когда последний раз был на улицах Чалько поздним утром буднего дня и потому не имел четкой точки отсчета, но те, кого он встречал – случайные прохожие, бродячие торговцы, редкие нищие (полиция гоняла нищих из правительственного квартала) – вели себя самым обычным образом. Умом лано Исидор, конечно, понимал, что Апокалипсис настиг его, только его, его одного, а быть солипсистом порядочный католик не может точно так же, как быть суеверным, — и все-таки та нормальная жизнь, которую он наблюдал, казалась в лучшем случае неестественной, недопустипой, неприличной, а в худшем — выдуманной, призрачной, полупрозрачной декорацией, за которой – горе, запустение, слезы и скачущие по выжженной земле всадники – конь вороной, конь бледный…

С такими мыслями, вернее, обрывками мыслей лано Исидор добрел вдоль набережной до следующего моста, и тут к его умственному смятению добавилось ощущение вполне физическое, телесное – кроме побаливающих плеча и бедра, закололо сердце. Здраво рассуждая, даже странно было, что это случилось только сейчас.

По счастью, прямо перед собой, у моста, лано Исидор увидел вывеску аптеки и заглянул туда. Аптека была из старинных, с массивным дубовым прилавком, с колбами и ретортами на стенках, со связками трав и кадками каких-то не то снадобий, не то попросту продуктов (как следовало из вывески над входом, заведение торговало не только лекарствами в собственном смысле). Самое интересное было в том, что посреди колб и реторт висел здоровенный кнут, а рядом с ним красовалась латинская надпись. Не без труда вспоминая гимназическую латынь, лано Исидор перевел надпись: «разбойникам – бич», — и слабо усмехнулся, вспомнив, как нынче утром лано Иосиф назвал Исабеллу-козочку «разбойницей». Здоровяк-аптекарь, отпустивший лекарство, был, похоже, не прочь объяснить происхождение и кнута, и надписи, но лано Исидор был меньше, чем когда-либо, расположен разговаривать с незнакомыми людьми. Поблагодарив и раслатившись (заодно разменяв десятитайловую бумажку лано Иосифа), он вышел на улицу, принял лекарство, отдохнул немного у перил моста и продолжил путь, начиная постепенно задумываться о том, куда, собственно, идет и где находится.

Ответить на последний вопрос было несложно. За мостом начинался район все еще центральный, но уже менее респектабельный, и через несколько минут лано Исидор оказался на уличном рынке. Товары были в основном знакомые с детства, но внимание лано Исидора привлекла ближайшая к нему торговка – черноволосая, очень красивая женщина лет тридцати или около того, — торговавшая не виденными им раньше изделиями. Судя по виду, это было что-то вроде сдобных булочек, но необычной формы – круглые, с дыркой посредине, подобием колеса, и густо усыпанные маком. Запах от них исходил самый что ни на есть аппетитный, но торговка, не довольствуясь этим, расхваливала свой товар самым беззастенчивым даже по понятиям не слишком стеснительных уличных торговок Чалько образом. Говорила она на сносном, даже довольно правильном хишартском, но выговор выдавал иностранку, скорее всего, откуда-то из Восточной Европы, а впрочем, отдельные интонации странно напоминали манеру лано Иосифа.

— Покупайте, любезный лано, не сомневайтесь, — обратилась торговка прямо к лано Исидору, заметив, что тот остановился неподалеку, — последний день торгую, завтра муж из плавания вернется, неделю гулять буду. Покупайте, не думайте, здесь во всем городе таких нет, да мой товар и дома на весь Ланжерон был знаменитый. Да вы только попробуйте, свеженькие, всю ночь пекла.

Лано Исидор не был привычен к такому натиску и полумашинально купил-таки странную булочку. Аромат свежей выпечки и мака был и правда великолепен, но, откусив маленький кусочек, лано Исидор понял, что хотя он и начинает приходить в себя, но есть все-таки абсолютно не в состоянии. Он неуклюже попробовал засунуть бублик в карман. Торговка, заметив это, не то обиделась, не то удивилась, и попыталась выяснить, почему любезному лано ее товар не по вкусу.

Известно, что женщины чаще откровенничают с людьми своего пола, а мужчины – противоположного. Разговаривать с аптекарем лано Исидор не хотел, но в этой тетке, при всей ее крикливости, была некая подкупающая искренность, а может быть, сказались сердечные капли и то, что лано Исидор уже начинал постепенно приходить в себя… во веяком случае, начав с краткого упоминания о том, что у него беда, он как-то незаметно для себя рассказал случайно встреченному человеку, что это за беда, и даже в двух словах объяснил, с чего беда началась.

Услышав, что Исабелла родом из Эджеза, торговка оживилась: оказалось что ее муж тоже из тех краев, вырос вдали от моря, но с детства мечтал плавать, и теперь дослужился до помощника механика.

— Как увидел меня на Андросовском Молу, да как бубличков моих попробовал, так прямо сон через меня потерял, схватил в охапку, да сюда и привез — пошутила торговка. Не горюйте, любезный лано, все у вас хорошо будет, я уж не знаю, как, но все уляжется. Вы ни в чем не виноваты, виновата эта дуреха, да с нее-то что взять, молодо-зелено. Я вам скажу, любезный лано, что бы вам мой муж посоветовал, а он у меня умный. Он бы так сказал: выдрать ее как следует да простить. И вам полегчает, и ее совесть меньше грызть будет, а в другой раз будет повнимательнее. Только выдрать как следует…

То, что она сказала следом, чуть не заставило лано Исидора подскочить. Окружающий его постапокалиптический мир только-только начинал вновь становиться из декорации, скрывающей торжество темных сверхъестественных сил, реальностью, где этим силам не место… и тут эта реальность как будто начала вновь колебаться, обнаруживая уже почти пропавшую прозрачность. Лано Исидор был совершенно уверен, что видит черноволосую иммигрантку в первый раз в жизни, так откуда…

— Откуда вы знаете?,- тупо спросил лано Исидор.

— Что знаю-то? – удивилась торговка.

— Что меня зовут Исидором… – пробормотал лано Исидор, — и что прозвище девицы – Козочка.

Торговка посмотрела на него непонимающим взглядом, и лано Исидор в смятении попрощался и, поняв, что больше бродить по улицам не в состоянии, поймал извозчика и отправился домой.

***

Отпустив извозчика у перекрестка, лано Исидор прошел несколько шагов по родной улочке – которую, впрочем, не так-то часто видел в это время дня, — и тут, в который раз за день, его ждал неприятный сюрприз.

Исабелла, которую он ожидал застать за домашними заботами, стояла у калитки, беседуя с почтальоном. Не сказать, чтобы беседа эта переходила границы приличия, но даже не очень опытный человек вроде лано Исидора мог понять с первого взгляда, по жестам, манерам, повороту головы, стреляющим глазкам, что речь идет не о срочной посылке. Проще говоря, Исабелла самым откровенным образом флиртовала со своим собеседником. Подтверждая это подозрение, девушка густо покраснела, увидев появившегося в неурочное время хозяина дома, а молодой человек счел за благо приподнять картуз и отправиться далее со своим велосипедом и сумкой.

Это была, как говорят в Текруре, та соломинка, которая сломала спину верблюду…

Лано Исидор проследовал в дом и в ответ на сбивчивые извинения .Исабеллы (разумеется, обнаружившей кошелек только полчаса назад) и распросы о том, что случилось и почему лано Исидор так рано вернулся домой, сухо ответил:

— Случилась беда, ланчи Исабелла, и случилась по вашей вине. Сожалею, но Вы у меня более не служите. Можете собирать вещи, и завтра же первым поездом – домой, к тетушке. Я напишу ей письмо.

Еще несколько часов назад он услышал нечто подобное в свой адрес сам… но, странное дело, от того, что теперь горькая чаша была передана другому, лано Исидор особого облегчения не почувствовал. Ему было жалко, скорее не Исабеллу, а тетушку Урсулу, которая, конечно, будет совершенно убита новостью… а ей сейчас и так тяжело. Но что же делать…

Исабелла, разумеется, восприняла удар судьбы совсем не так, как он сам. Она разревелась немедленно и настолько громко, что лано Исидор слегка забескопоился о том, что подумают соседи… Чуть успокоившись, девушка начала сбивчиво, во вполне предсказуемых выражениях, но явно искренне, умолять лано Исидора не отправлять ее домой, не губить ее возможную карьеру и (вполне отвечая мыслям самого лано Исидора) не разбивать сердце тетушки Урсулы. Впрочем, тетушка Урсула, как оказалось, волновала юную ланчи не только с этой точки зрения.

… а меня тетушка так выпорет, что недейлю не сяду, — закончила она свои мольбы как-то очень буднично. Тут что-то пришло ей в голову, она вытерла слезы и, робко посмотрев на лано Исидора и поколебавшись секунду, робко спросила:

— Лано Исидор… а может быть… Вы могли бы?

— Что мог бы? – спросил лано Исидор устало. Он не привык к мольбам о пощаде, злость на Исабеллу начинала проходить, а главное, он вновь очень остро ощутил горечь собственной, неизмеримо большей утраты.

— Ну, высечь меня и простийть, — объяснила Исабелла, как нечто само собой разумеющееся.

В обычных обстоятельствах лано Исидор только горько рассмеялся бы, видя очевидное, зияющее несоответствие детского наказания тяжести и непоправимости причиненного вреда.

Но эту сумасшедшую идею он слышал в третий раз за сегодняшний день, считая «разбойницу» лано Иофифа, в сочетании с девизом странной аптеки, за первый. Более того, во второй раз предложение было высказано черноволосой колдуньей-торговкой, неведомым образом знавшей или догадавшейся о его имени и о прозвище Исабеллы (лано Исидор ясно слышал, как она сказала «высечь исидорову козочку…»), а в третий – самой героиней происшествия.

«Что три раза скажу, тому верь», — вспомнил лано Исидор слышаное в детстве переводное стихотворение.

А главное… лано Исидор внезапно понял, что предлагает ему Исабелла. Что достаточно ему согласиться, и эта очаровательное существо, втрое младше его, разденется перед ним, лано Исидором… покажет ему самые сокровенные места, которых, скорее всего, не видел еще ни один мужчина… и в этом, насколько лано Исидор мог видеть, не будет даже особого греха, ничего такого, о чем он не мог бы, не особо краснея, сказать на исповеди отцу Леонарду.. или все же…

— Но ведь я мужчина, а Вы же… юная девица…, — неуверенно сказал лано Исидор.

— Ой, ну что Вы, лано Исидор.. я же из Эджеза… а то меня лано Верде в школе не драл до последнего класса. Тетушка Урсула ему объяснила, что я в машинистки хочу, и он так и обещал, что он в меня грамотность вложит… если надо, через задние ворота… и вложил, можете провейрить, лано Исидор, я в любом предложейнии ни одной запятой не перепутаю. Тетушка, конечно, тоже молодец, вы уж, говорит, не давайте ей спуску, а то я, говорит, не миланерша за четыре лишних класса напрасно платийть… бесплатно-то только до одийнадцати лет, лано Исидор…

Лано Исидор без труда сосчитал, что его собеседница покинула школу в пятнадцать лет, а сейчас ей было семнадцать с лишним – все-таки разница. Но Исабелла смотрела так умоляюще, что он кивнул головой.

— Вот спасийбо, лано Исидор… я только на минутку, в сад, розог нарейжу, вишневых, самые лучшие, — со странным облегчением откликнулась Исабелла, — только можно пряймо сейчас, а то ждать самое страшное, можно, да?

— Лано Исидор кивнул опять, пытаясь справиться с очень сложными чувствами, и девушка исчезла, чтобы вернуться через пять минут (лано Исидор услышал, как хлопнула дверь расположенного во дворе удобства – очевидно, Исабелла успела за эти пять минут сделать не одно дело) с внушительным пучком прутьев.

— Я их на две части разделю, вы не думайте, лано Исидор, я все по-честному, я знаю, что если всейми сразу, то не больно, а они же невымоченные, ломаться будут (лано Исидор, сам ничего подобного, конечно, не знавший, машинально кивнул в третий раз), — только, лано Исидор, а вы правда не отправите меня домой, да?

Это был почти риторический вопрос – Исабелла прекрасно знала, что лано Исидор держит слово.

Покончив с подготовкой орудий наказания (и даже перевязав два приготовленных пучка бечевкой), Исабелла посерьезнела (очевидно, осознав, что хотя главная опасность миновала, ей все же предстоит пережить не очень приятную операцию) и тихо сказала:

— Ну, пойдемте, что ли…

Лано Исидор не очень понял, куда именно, но Исабелла уверенно привела его наверх, в комнату, которую последние двадцать лет занимала тетушка Урсула, а теперь временной хозяйкой здесь была ее племянница. Комнатка была маленькая, но удивительно чистая и аккуратная, каждая деталь сама по себе особой выразительностью не отличалась, но общая картина, даже для не очень разбирающегося в таких делах лано Исидора, говорила как нельзя более красноречиво: здесь живет скромная, но честная, порядочная девушка.

Исабелла закрыла форточку, задернула занавески, с легкостью передвинула узенькую железную кровать на середину комнаты, остановилась перед ней, вздохнула и с подобием книксена передала лано Исидору оба пучка прутьев, заученной скороговоркой проговорив без всякого выражения: «Лано Исидор, я виновата, накажийте меня, пожалуйста».

— Спасибо, — брякнул лано Исидор невпопад, принимая этот необычный дар.

Наступило молчание. Исабелла явно ожидала указаний, а лано Исидор не знал, что делать дальше. Опыта у него не было никакого — он никогда не был ни субъектом, ни даже объектом предстоящего действия, что было даже немного странно, учитывая, что гимназия, где он учился, была, скажем так, вполне хишартской гимназией. Но главной оценкой лано Исидора по всем предметам была твердая, добротная «бета», примерно соответсвующая четверке в привычной нам системе, а по поведению и прилежанию, разумеется, неизменная и недосягаемая для большинства «альфа». «Гаммы» случались в его жизни всего пару раз, а о «дельтах», которые, накопившись в достаточном количестве, означали для их получателей известные свистяще-жгучие последствия (причем для многих дважды – сперва в школе, потом дома), он мог не беспокоиться. Дурной компании лано Исидор не водил, на озорство у него не хватало не столько храбрости, сколько воображения, и даже в недонесении его невозможно было обвинить – он держался от любого подозрительного дела так нарочито далеко, что действительно ничего не знал, и всем это было известно.

Молчание затягивалось.

Наконец, девушка вздохнула и, опять покраснев, скорее выдохнула, чем спросила:

— Заголяться?

— Извольте, — ответил лано Исидор, не очень убедительно стараясь придать голосу строгость.

Теперь у Исабеллы чуть дрожали губки. Она посмотрела на лано Исидора еще раз и вдруг опять спросила дрогнувшим голосом:

— Лано Исидор, только вы правда не отправите мяня домой, да?

Успокоенная очередным кивком, девушка широко перекрестилась, пробормотала что-то (наверное, молитву) себе под нос, присела на краешек кровати, аккуратно скинув туфли, после чего легла на живот, вытянувшись во весь рост, подняла юбку на спину и, наконец, плотно сведя коленки вместе, как-то очень доверчиво приподняла круглый девичий задик, обтянутый тонкими панталонами, запустила пальцы за резинку этих панталон и коротким движением спустила их, насколько позволяла длина рук, то есть до середины бедер, после чего быстро опустила тело обратно.

Вот оно.

Не берусь с уверенностью утверждать, видел ли лано Исидор когда-нибудь обнаженное женское тело. Женат он никогда не был, замечен в интрижках тоже, представить себе лано Исидора даже в молодости посещающим известного рода заведения не мог бы даже шапочно знающий его человек. Физиономию Исабеллы-Козочки истинные знатоки женской красоты назвали бы в лучшем случае симпатичной (а чтобы совсем-совсем не быть симпатичной, девушке в семнадцать лет надо очень постараться), зато фигурка у нее была замечательная, и сейчас лано Исидор смотрел, может быть, на самую красивую деталь этой фигурки – и, разумеется, самую сокровенную. Положив один из пучков на столик и нерешительно берясь за второй, лано Исидор смотрел, не отводя глаз, на то место, где золотистый пушок в самом низу девичьей спинки сбегал в ложбинку между ягодицами, и пытался понять, как можно стегать такую прелесть — но тут Исабелла отвлекла его чуть сдавленным вопросом:

— Лано Исидор, а сколько?

— А сколько… обычно?, — неуверенно спросил лано Исидор.

— Лано Верде всыпал мне полсотни, когда я контрольную по пунктуации завалийла, — тихо сообщила Исабелла, потом поколебалась немного, но любовь к правде взяла верх, и она честно добавила: «в третий раз».

— Хорошо, пусть будет шестьдесят, — вздохнул лано Исидор. Он уже отчаялся увидеть в постапокалиптическом мире логику, но его разрушенный мир, потерянный смысл его жизни, а может быть, и выпущенное на свободу зло – должно же было все это потянуть хотя бы на один десяток розог больше, чем проваленная, пусть даже в третий раз, контрольная по пунктуации.

Надо было начинать… лано Исидор примерился пучком прутьев и чуть хрипловато проговорил:

— эээ… приготовьтесь, любезная ланчи.

И, невысоко размахнувшись, не слишком сильно хлестнул по двойным верхушкам прелестных холмиков. Несколько розовых полос показали ему, куда он попал – то ли розги были не слишком длинные, то ли у лано Исидора оказался врожденный талант, но оказалось, что попал довольно точно туда, куда хотел…

Исабелла с готовностью взвизгнула, но лано Исидор явственно почувствовал, что визг этот был чуть-чуть преувеличенно жалобным. Значит, можно чуть-чуть сильнее…

На этот раз крик был уже вполне искренним, но на всякий случай лано Исидор попробовал хлестнуть еще чуть сильнее. И понял, что именно Исабелла имела в виду, говоря про невымоченные прутья – один из прутьев в пучке разлетелся пополам, кончик его улетел в цветочную вазу на столике, а девушка взвыла и вскинулась вверх всем телом, при этом умудрившись, однако ж, сохранить девичью скромность, оставив коленки сведенными вместе. Лано Исидору, как ни странно, и не хотелось видеть лишнего.. он вытащил сломанный прут из пучка и дал девушке передохнуть немножко. Значит, это слишком сильно, так и двух пучков не хватит… хорошо, пусть будет чуть послабее…

Лано Исидор, — как читатель, хочется надеяться, уже понял, — не был ни жестоким человеком, ни даже особенно строгим, но был добросовестным служащим и никакую взятую на себя работу не делал спустя рукава.

К середине наказания Исабелла ревела в голос, хрипловато вскрикивая при каждом ударе, а коленки ей, похоже, начинало сводить судорогой. К сороковому удару первый пучок истрепался окончательно, а девушка сквозь слезы попросила чуть-чуть передохнуть. Лано Исидор выбросил пучок и потянулся за вторым, заодно дав юной ланчи и правда передохнуть минутку.

— Лано Исидор… а можно с другой стороны зайти… даром я кровать выдвигала…, — всхлипнула его подопечная.

Лано Исидор, пожав плечами, исполнил эту просьбу… и чуть не заплакал от жалости. Как всякий неопытный экзекутор, он до сих пор следил только за состоянием верхушки девичьих ягодиц, которые сейчас были аккуратно исчерчены полосками, по большей части розовыми, иногда красными и в паре мест чуть синеватыми, — но со своей новой позиции лано Исидор убедился, что несколько раз розги захлестнули на бедро девушки, и там следы были гораздо серьезнее, чем ему бы хотелось. Бедная девочка…будем аккуратнее…

— Готовы, любезная ланчи..?

— Ох, лано Исидор… что делать… а вы правда не отправите меня домой, правда?

Ответом был очередной стежок, на этот раз направленный аккуратно, чтобы кончики прутьев приземлились ровно на верхушке дальней от него ягодицы, — но при этом пришлось отступить назад, и стежок получился более сильный, чем предыдущие, так что Исабелла взвыла опять, и вдруг, очевидно, исчерпав резерв воли, помогавший ей сдерживаться, сползла с кровати на пол, на противоположную от лано Исидора сторону.

— Лано Исидор, только не надо добавлять, пожалуйста, — донеслось оттуда, — я сейчас лягу опять как надо, честное слово, только отвернийтесь на минутку…

Забравшись на место, Исабелла ухватила подушку и вцепилась в нее зубами. Подушки хватило еще на десять ударов, но на последнем десятке девушка опять вопила в голос..

И вдруг лано Исидору стали безразличны и справедливость, и добросовестное исполнение долга, и чувственное обаяние обнаженного девичьего тела, и даже постигший его Апокалипсис. Осталась только жалость – жалость к иссеченной, дрожащей всем телом Исабелле и вдруг, впервые за много лет, жалость к собственной одиноко прожитой жизни… ведь сложись дело иначе, эта Исабелла могла бы быть его дочкой (ох, что бы он сделал тогда с человеком, который бы ее вот так..) и тогда потеря места не была бы потерей такой абсолютной, такой всеобъемлющей, ведь в его жизни было бы еще что-то, придающее ей смысл….

Лано Исидор скорее погладил розгами, чем хлестнул остававшиеся три или четыре раза и так основательно исполосованные девичьи прелести – и убедился, что Исабелла, как и следовало ожидать, считала про себя удары.

Шестьдесят, шестьдесят, лано Исидор, — взвизгнула она с очевидным облегчением в голосе.

Я знаю, — устало промолвил лано Исидор, отворачиваясь к закрытому занавеской окну и пытаясь угадать, что слышали, а чего не слышали соседи, — одевайтесь.

***

За его спиной зашуршала одежда, после чего чуть прихрамывающая девушка, успевшая за долю минуты привести себя в относительный порядок, подняла руку лано Исидора, все еще державшую второй, уже тоже основательно истрепанный пучок розог, чмокнула этот пучок и, опять заученным тоном, но все с тем же явным облегчением оттарабанила скороговоркой:
.
— Спасибо Вам, лано Исидор, что Вы меня наказали, я больше не буду, а если буду, накажите меня опять …

— Лано Исидор, — переспросила она опять после короткой паузы, -так Вы меня правда простили? Вы меня правда не отправите домой?

Тут лано Исидор внезапно очень остро понял то, о чем как-то не задумывался последние несколько минут.

— Ланчи Исабелла, — все так же устало ответил он, — я не отправлю вас домой, пока могу позволить себе экономку. Но я сказал вам правду. Случилась беда. По вашей милости я потерял место… у меня есть небольшие сбережения, но они скоро кончатся, а после этого я ничего обещать не могу.

Лано Исидор слышал, как Исабелла ревела, когда он попытался рассчитать ее в первый раз. Слышал, как она ревела, виляя голым задом под лозой. Но только теперь он услышал рев настоящий, полноценный, можно даже сказать вдохновенный.

— Как же так, лано Исидор? – всхлипывала Исабелла между рыданиями, — Вы же обещали, лано Исидор? Я провинилась, Вы меня высекли, как положено…. по голой, между прочим, и видели меня без всего… а теперь как же..? Как же так, лано Исидор? Это что же получается, обманули бедную девушку…? — и добавила, демонстрируя бОльшую эрудицию, чем можно было ожидать, — «лано Исидор, это же все равно, что затащить в кровать, а потом не жениться…»

— Не преувеличивайте, ланчи Исабелла, — все еще устал откликнулся лано Исидор, — когда девушку затащили в постель, а потом не женились, это обычно означает сломанную жизнь. Когда ей задали хорошую трепку, причем за дело, это обычно предотвращает сломанную жизнь. По крайней мере, так меня учили в школе. Думаю, что и вас, особенно в Эджезе, учили так же…

Твердой уверенности в том, что он говорил, у самого лано Исидора не было, и во всяком случае здравое зерно в том, что говорила Исабелла-Козочка, было явно. Лано Исидор прожил одинокую жизнь, в которой мало что было, кроме Департамента… но теперь в этой жизни появилось по крайней мере одно живое существо, рассчитывающее на его, лано Исидора, защиту и имеющее на нее некоторое право.

— Ланчи Исабелла, — сказал лано Исидор, собираясь с духом, — принесите мне запасной костюм. А пока меня не будет, приберитесь-ка в комнате, а то тут обломки… этих самых…по всей комнате валяются.

***

Идя по улицам, лано Исидор обнаружил, что постапокалиптический мир, и без того несколько нереальный, приобрел еще одну странность. Начинающее заходить солнце оставило на видных вдалеке двойных округлых куполах церки Св. Инри красные следы, явственно напоминавшие лано Исидору недавние впечатления. Выгибающийся на ветру флаг у здания полиции напомнил об изгибах девичьего тела под ударами… А уж ветки деревьев в садах вызывали теперь только одну ассоциацию…

Лано Исидор встряхнул головой, как бы снимая наваждение, и отправился на поиски извозчика.

***

— Григо, или лано Григо, был явно удивлен, и удивлен приятно, увидев лано Исидора живым-здоровым и с сосредоточенным, деловым выражением лица.

— Лано Исидор… а мы уж боялись… лано Исидор, постойте, Вас лано Ла Семпре искал…

Лано Исидор с несвойственной ему резкостью прервал разговор и двинулся прямо к кабинету нового начальника, в десятый раз репетируя будущую речь и нарочно избегая любых встреч по дороге – они могли бы ослабить его решимость, а лано Исидор и так пытался сделать то, о чем не помышлял бы еще так недавно…

— Войдите, — ответил рассеянный голос на его стук, и лано Исидор переступил порог.

Сейчас, вечером, новый начальник казался не таким устрашающим, как утром, более того, он был явно устал, как и лано Исидор, и казался скорее удивленным, чем раздраженным.

— Ваше Пре… лано Исидор сглотнул слюну, сделал глубокий вздох и начал снова:

— Ваше Превосходительство, я пришел, чтобы выразить самый серьезный протест против допущенного в моем отношении произвола. Я имел честь служить верой и правдой в этом Департаменте… и лано Исидор выложил чуть сбивчиво, но довольно складно все, что не смог от неожиданности сказать днем. О своей многолетней безупречной службе. Об обстоятельствах утреннего опоздания. О том, что он, лано Исидор, не монархист и не республиканец – он предан одному лишь Отечеству, которое для него олицетворяет .Департамент. О том, что закон такой-то номер от такого-то числа (тут лано Исидор чуть запнулся – закон был императорский, и хотя, насколько ему известно, не был отменен новой властью, лано Исидор не вполне уверен был в его силе для нового начальника) запрещает увольнение, без личной санкции министра, государственных служащих выше определенного ранга и прослуживших далее определенного времени. О том, что он, лано Исидор, будет жаловаться и дойдет в случае необходимости до Его Высо… то есть до Его Превосходительства Президента Республики.

Тут лано Исидор поднял глаза к портрету принца Габриэля, как бы ожидая поддержки, и увидел за спиной недвижной фигуры крохотные фигурки далеких всадников, поспешно удаляющихся куда-то на задний план картины… После чего принц Габриэль величественно кивнул лано Исидору, выражая свое одобрение, и сделал шаг в сторону, исчезнув с полотна, а черный фон портрета, лишившегося своего законного обитателя, начал расти за пределы рамки и как-то очень быстро заполнил весь кабинет.

…. Лано Исидор пришел в себя от того, что кто-то (как оказалось, лана Катарина) подсунул ему под нос пузырек с нашатырными каплями. Кто-то другой прикладывал холодный компресс к шишке на затылке – очевидно, падая в обморок, он стукнулся о стоявший рядом письменный стол.

Силуэт нового начальника на фоне окна слегка двоился, и лано Исидору приходилось делать изрядное усилие, чтобы понять, что тот говорит, но ключевые слова, как и утром, были понятны:

— Оказывается, не старорежимная крыса, а гражданин, знающий свои права… сначала господин ла Семпре, потом целая депутация из канцелярии, теперь вот… что ж, я не часто отменяю свои решения, но…

***

Исабелла унесла суп. Лано Исидор вздохнул, погладил шишку на затылке и, сделал маленький глоток эстрезского – доктор разрешил. Если верить доктору, его здоровье уже почти поправилось, но еще пара дней отпуска по болезни оставались…

Исабелла вернулась с подносом, от которого разносился аппетитный запах эджезских колбасок.

— Лано Исидор…. она слегка поколебалась, но закончила фразу… Вы знаете, Катти… она служит у майора Ла Тейле… так вот Катти говорит, что ее жалованье на три тайла в неделю выше моего…

Лано Исидор поймал ее взгляд. Взгляд был, как полагается юной ланчи в положении Исабеллы, исполнен скромности, но в глубине карих глаз вспыхивала едва заметная искорка.

— Я прибавлю Вам жалованье, ланчи Исабелла, — кивнул лано Исидор после короткой паузы, — но имейте в виду, если еще раз…

Исабелла сделала книксен и слегка покраснела.

Лано Исидор поправил салфетку и бросил взгляд на свежезастекленную репродукцию.

Апокалипсис был предотвращен, всадники его водворены в свою стеклянную клетку, и жизнь продолжалась… пожалуй, это была даже более полная жизнь, чем раньше. Все хорошо, что хорошо кончается…

***

До гражданской войны оставалось пять лет.

.До установления диктатуры терционистов – пятнадцать.